Спасти… любой ценою… (продолжение романа Тургенева «Отцы и дети»)
Своего рода продолжение романа И. С. Тургенева «Отцы и дети». Одинцова задается целью во что бы то ни стало вырвать Базарова из лап надвигающейся на него смерти.
Посвящается Владимиру Богину, талантливому актеру театра и кино.
***
Для тех, кто не знаком с романом, напишу краткую предысторию. Будущий уездный лекарь, Евгений Базаров, человек незаурядный и очень одаренный, отрицающий высокие чувства, влюбляется в блистательную холодную аристократку Анну Сергеевну Одинцову, но она не отвечает ему взаимностью, поскольку он буквально пугает ее силой своей страсти.
Далее расстроенный и выбитый из колеи, впервые влюбленный, Базаров едет к себе в деревню лечить людей и там смертельно заражается тифом. В романе Тургенева Одинцова приходит к умирающему перед смертью, но ничем помочь ему не может, и он, увы, умирает… А в моем рассказе она его пытается спасти.
***
— Отец, оставь нас… Анна Сергеевна, вы позволяете? Кажется, теперь… все… — Евгений указал головою на свое распростертое бессильное тело.
Василий Иванович вышел.
— Ну, спасибо, — повторил Базаров. — Это по-царски. Говорят, цари тоже посещают умирающих.
— Евгений Васильич, я надеюсь… — прошептала Одинцова. Она сцепила руки в замок, но с места не сдвинулась.
— Эх, Анна Сергеевна, станемте говорить правду. Со мной кончено. Попал под колесо. И выходит, что нечего было думать о будущем. Старая штука смерть, а каждому внове. До сих пор не трушу… а там придет беспамятство, и фюить! (Он слабо махнул рукой.) Ну, что ж мне вам сказать… я любил вас! Это и прежде не имело никакого смысла, а теперь подавно. Любовь — форма, а моя собственная форма уже разлагается. Скажу я лучше, что — какая вы славная! И теперь вот вы стоите, такая красивая…
Анна Сергеевна невольно содрогнулась.
— Ничего, не тревожьтесь… сядьте там… Не подходите ко мне: ведь моя болезнь заразительная.
Женщина нерешительно, словно о чем-то размышляя, перешла комнату и села на кресло возле дивана, на котором лежал Базаров.
— Великодушная! — шепнул он. — Ох, как близко, и какая молодая, свежая, чистая… в этой гадкой комнате!.. Ну, прощайте! Живите долго, это лучше всего, и пользуйтесь, пока есть время… Вы посмотрите, что за безобразное зрелище: червяк полураздавленный, а еще топорщится. И ведь тоже думал: обломаю дел много, не умру, куда! задача есть, ведь я гигант! А теперь вся задача гиганта — как бы умереть прилично, хотя никому до этого дела нет… Все равно: вилять хвостом не стану.
Базаров умолк и стал ощупывать рукой свой стакан. Анна Сергеевна подала ему напиться, прерывисто и боязливо дыша.
— Меня вы забудете, — начал он опять, — мертвый живому не товарищ. Отец вам будет говорить, что вот, мол, какого человека Россия теряет… Это чепуха; но не разуверяйте старика. Чем бы дитя ни тешилось… вы знаете. И мать приласкайте. Ведь таких людей, как они, в вашем большом свете днем с огнем не сыскать… Я нужен России… Нет, видно, не нужен. Да и кто нужен? Сапожник нужен, портной нужен, мясник… мясо продает… мясник… постойте, я путаюсь… Тут есть лес…
Базаров положил руку на лоб. Анна Сергеевна наклонилась к нему, а в голове ее билась лишь одна мысль: «Спасти его… спасти… любой ценою».
— Евгений Васильич, я здесь… Я с вами!
Он разом опустил руку и приподнялся.
— Вы…
— Евгений Васильич, вы нужны… Слышите? Нужны… — Одинцова умолкла, не в силах говорить далее. Спазм сдавил ей горло, и она потянулась рукой к глухому вороту платья. Заставила себя подойти вплотную к постели больного и, не снимая перчаток, осторожно взяла горячую ладонь Евгения в свои.
— Я нужен вам? Вам? — недоверчиво спросил Базаров, стараясь силою воли удержать в голове эту спасительную мысль, эту единственную тонкую нить, за которую он еще мог бы ухватиться…
— Да!… Я, едва узнала, что вы больны… сразу к вам…
— Вы… любите меня? Скажите… Скажите же…
«Вырвать из лап смерти… всевозможными способами…. удержать здесь, на земле, не дать угаснуть молодой жизни…».
Анна Сергеевна опустилась пред постелью на колени и, глядя в глаза умирающему, без зазрения совести тихо и внятно твердила:
— Люблю… Вас… Люблю…. Хочу, чтобы вы жили, созидали… творили… Лечили людей… Спорили… Помните, как мы беседовали с вами?
— Оставьте меня… Я прошу вас… Силы покидают, сознание гаснет… Луна меркнет… Свеча… Темнота…
— Нет, нет! — шептала женщина, теребя его руки. Она сняла перчатку и положила прохладную ладонь на его пылающий жаром лоб. И зарыдала…
Анна Сергеевна и сама не знала, отчего она плачет. Она его не любила… Совсем… Но жалость к человеку, который любил ее, затопила, всколыхнула всю ее душу.
— Поглядите… Свеча горит… Вы живы, вы молоды…
Но больной уже не отвечал ей. Он затих, а на его пересохших устах застыла мягкая улыбка. Грудь же его едва-едва вздымалась.
Одинцова, закусив губу, покинула комнату. Василий Иванович бросился к ней из глубины темного коридора:
— Что? Как? Он… Он…
— Кажется, уснул. Или лишился сознания. Я точно не знаю… — тихо отвечала Анна Сергеевна. Ее всю трясло от напряжения после разыгранной ею сцены.
Тут со свечою в руках появилась мать Евгения, Арина Власьевна, вся в слезах, а за нею и доктор.
— Схожу к больному, — промолвил он. И осторожно отворил двери в горницу.
— Я останусь в вашем доме до тех пор, пока… ну вы понимаете?… Пока ему не станет легче, — с усилием проговорила Одинцова. И позволила старшему Базарову проводить себя до диванчика.
— Спасительница наша! — Арина Власьевна бросилась пред нею на колени и попыталась было поцеловать ей руки. Василий Иванович едва сдержал ее.
***
Скрип половиц заставил Базарова слегка встрепенуться. И еще не раскрывая глаз, он ощутил в груди тепло… И смутную радость, легкость… Тело раздавлено, не пошевелить ни рукою, ни ногою… Нет сил приподнять голову, чтобы увидеть, кто с ним в комнате. Но вместе с тем что-то светлое промелькнуло в сознании Евгения… Он кому-то нужен… Он нужен… Кому-то… Кому? Меж тем тиф пожирает его, и у него нет силы бороться… Только бы не дать угаснуть сознанию…
Хлопок закрываемой двери… Он снова один? Нашлись силы, чтобы раскрыть веки и слегка приподнять голову… Лампадка горит… Пред святыми образами… Она не затушила ее…. Кто она? Это же… Это же Анна! Анна Сергеевна…
Ветер ворвался в комнату, с силой распахнув окно. И поток свежего воздуха наполнил жизнью его утомленную болезнью грудь… Он любит… Он любим… Любим ли? Но это уже не так важно… Главное, есть на свете Анна… Она просто есть… Добрая, отзывчивая, теплая… Благородная… Как прекрасна жизнь… Как мимолетна молодость… Нужно ценить каждое мгновение… Он, ежели выкарабкается, продолжит свои опыты и станет уездным лекарем, как и хотел…
Еще одно неимоверное усилие, и он дотянулся до стакана с водою… Утолил жажду… Досчитал до двадцати и обратно, проговорил названия месяцев…. Сознание ясное! Он будет жить!
***
Год спустя
Анна Сергеевна шла по аллее своего сада, мягко держа мужчину под руку. Он стал ей настоящим другом… Они так редко видятся в последнее время: Евгений постоянно в разъездах. Читает лекции в Петербургских университетах, проводит опыты, делает научные открытия… И занимается лЕкарством в своем уезде… Его ценят, о нем много говорят и даже пару раз писали в газетах… А она так скучает в его отсутствие! Более того, ей кажется, что она любит его! А он?… Наверняка у него кто-то есть… В Петербурге…
Сия мысль всерьез опечалила молодую женщину, и она внезапно отпустила руку Базарова. А он словно и не заметил этого, продолжая идти с нею в ногу, галантно держать зонтик над ее головою и рассказывать о последнем химическом открытии. Одинцова же подумала про себя, что он прекрасно выглядит, одет, как всегда, просто, но элегантно. А его голос… этот глубокий, приятный мужской голос, она готова слушать часами… Строгий, грубый профиль его словно высечен из камня, а улыбка, изредка мелькающая на его устах, смягчает эту суровость.
— Давеча я получила весточку от Кати, они с Аркадием решились разводить лошадей, — меланхолично проговорила Одинцова.
— Вот как, значит? — правая бровь Базарова иронично изогнулась. — Прекрасно… прекрасно… что же, пожелаем им удачи!
Евгений еще ближе узнал Анну Сергеевну, хотя ее душа по-прежнему была для него загадкою, и вел он себя с нею по принципу: «Чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей…». А сам по-прежнему любил ее, свою ненаглядную красавицу, трепетал пред нею, но научился скрывать свои чувства, боясь силою своей страсти отпугнуть ее. Как это случилось год назад… Увы, он однолюб, и это надолго… навсегда…
Но Базаров и радовался, замечая, как сердце холодной аристократки с каждым новым их свиданием все полнее раскрывается ему навстречу, как теплеет ее взгляд, обращенный на него, ее нежная улыбка все чаще предназначается ему, именно ему… А в кармане его пальто давно дожидается своего часа крохотная коробочка с золотым кольцом…
— Что-то утомилась я, Евгений Васильич, — грустно произносит Одинцова. — Будьте добры, проводите меня до беседки, и мы с вами, как обычно, выпьем чаю…. Ежели вы нынче не торопитесь.
— Я всегда к вашим услугам, Анна Сергеевна, — очень любезно, но и слегка развязно, в своей обычной насмешливой манере, отвечает ей Базаров. Так ему проще справляться с собою и быть для любимой женщины другом…
